Четверг, 28 марта, 2024

Владислав Андреевич Золотарёв

(1942-1975)

Какой жизненный путь прошел художник, музыка которого признана во всем мире, композитор, которого София Губайдулина называет «пронзительным звуковым жестом», который остается навсегда в нашей жизни? Какой человек стоит за этой столь эмоционально заряженной и глубокой музыкой, которая является началом авангарда в баянном репертуаре?

Его жизненный путь начинался в самый разгар Великой Отечественной Войны, когда у офицера Андрея Золотарева и его жены Аграфены родился сын, которого назвали Владиславом. Год его рождения точно не установлен. Есть источники, которые указывают на 1942-й год, другие называют 1943-й год. И сам композитор исходит в дневниках как из одного, так и из другого года. День его рождения, 13-е сентября, совпал с днем рождения А. Шенберга, что позже имело большое значение для Владислава.

Первые годы жизни композитор провел в поселке бухты Де-Кастри Хабаровского края на Дальнем Востоке СССР, который был тогда важной военной базой и насчитывал немного больше чем 10 000 чел. населения. Уже в детские годы наметилось, что жизнь Золотарева должна была стать беспокойной. В 1947-м г. семья переселилась в г. Гудаута в Абхазии, где Владислав видел и запомнил на всю жизнь военных беженцев, и где он заболел малярией. В 1948-м г. последовал переезд к бабушке с материнской стороны в Усть-Неру в Якутии, в самый холодный регион северного полушария. В 1953-м г. Золотаревы поселились в г. Ессентуки на Северном Кавказе, но уже в 1955-м г. снова вернулись в Усть-Неру.

Ребенком Владислав много времени проводил один на природе. Песни и сказки, которые он слышал от бабушки, вдохновляли его позже к сочинению, как он писал в дневниках. В 1953-м г. отец Владислава купил баян и передал сыну те элементарные навыки игры на этом инструменте, которые у него были из армии. В детстве, которое прошло на Украине, Андрей Золотарёв играл на деревенских праздниках вместе с родными на различных музыкальных инструментах, таких как гармошка, гитара, мандолина. Владислав не обучался профессионально на баяне, пока ему не исполнилось 16-ти лет. До этого он играл по слуху и импровизировал.

В 1958-м г. Золотарёвы переехали в г. Магадан на берегу Охотского моря. Этот город сыграл большую роль в жизни Владислава. По приезду семьи в Магадан прошло лишь немного времени с тех пор, когда лицо города формировалось за счет близкого соседства с самым большим по территории так называемым исправительно-трудовым лагерем Советского Союза. Магадан – столица Колымского края, который стал символом советской лагерной системы. И хотя прошел уже год с тех пор, как Севвостлаг был упразднен, Золотарёв неизбежно сталкивался с лагерным прошлым города. Оно было запечатлено в лагерных зданиях, а также в городе жили бывшие заключенные. В окрестностях Магадана, куда Золотарев ходил в походы, он встречал колючую проволоку, разрушенные бараки, сторожевые вышки. Он был очень чутким человеком и несомненно не просто проходил мимо этого.

В 60-е годы в Магадан приехало много хорошо образованных специалистов, которых привлекали надбавки из-за экстремальных условий, а также влекло чувство романтики и свободы. В городе возникла особенная, интересная атмосфера, которую впитывал Золотарев. Этому содействовали и бывшие политические заключенные, оставшиеся в городе, среди которых было много представителей интеллигенции. Культурная жизнь города была очень оживленной. Примерно два раза в неделю сюда приезжали исполнители со всего Советского Союза, и Золотарев, вместе с другими студентами, старался не упускать возможности ходить на концерты.

В 1960-м г. в Магадане открылось музыкальное училище, и Золотарёв был в рядах его первых студентов. До этого он посещал подготовительные курсы в музыкальной школе. Там его учителем по баяну был Николай Александрович Лесной, ставший директором музыкального училища и продолживший преподавать Золотареву в училище. Золотарёв учился целенаправленно: все свое внимание он обращал на музыкальные предметы, а особенно на специальный инструмент – баян. В его программу входили обычные в то время транскрипции, а также обработки народных песен, которые уже вскоре перестанут удовлетворять его. Кроме того, он постоянно занимался самообразованием: читал произведения мировой литературы и философов, часами слушал и анализировал музыку, засиживаясь при этом до поздна.

С самого начала обучения в училище он писал музыку и показывал свои произведения Лесному. Но Владиславу мешали готовые аккорды левой руки, а другого инструмента у него пока не было. Первые произведения он написал для баяна и фортепиано, в традиционной манере с романтическими и фольклорными элементами. А также среди них было два дуэта: для скрипки с фортепиано и для баяна с фортепиано. Золотарев надеялся, что сочинение музыки для других инструментов и знание симфонической музыки помогут ему найти новые приемы игры и новый язык для баяна. Чтобы достигнуть этого, он много экспериментировал на своем инструменте.

Очень важным на пути Золотарёва как композитора был концерт баяниста Юрия Ивановича Казакова в 1963-м г. в Магадане, о котором молодой композитор написал очень хороший отклик в газету. Казаков представил публике многотембровый, готово-выборный баян, в котором Золотарев увидел будущее инструмента. Он хотел продолжить учебу в Ленинграде, но должен был еще до начала учебного года вернуться на Дальний Восток для службы в армии.

Трехлетняя служба в армии (1963-й – 1966-й гг.) была сложным периодом в жизни Золотарёва. Его ярко выраженная индивидуальность противоречила армейским порядкам. Часто случались конфликты, и его наказывали. Когда ему было запрещено писать музыку, он сочинял солдатские песни и даже получал за них призы. Но его желание познакомить других с классической музыкой не находило поддержки. Пережить этот сложный период ему помогала переписка, например, с преподавателем по баяну Владивостокского музыкального училища Юрием Григорьевичем Ястребовым, с которым Золотарев дружил с 1965-го года.

Из писем Золотарёва Ястребову мы знаем, что композитор много читал в армии: произведения мировой литературы, философов и книги о музыке. Кроме этого он находил время, чтобы писать брошюру о реализме в искусстве. Несмотря на то, что он был вынужден мало заниматься музыкой, он развивал за счет чтения новые мысли, которые после армии помогли ему быстрее выработать индивидуальный музыкальный язык. Так книга «Доктор Фаустус» Томаса Манна обратила его внимание на двенадцатитоновые композиции А. Шенберга, произведения которого могли быть редко услышаны в СССР. Другим важным в это время композитором был для Золотарёва Ф. Шопен. В великих композиторах он видел воплощение субъективности, которая противоречила советской массовой идеологии, в атмосфере которой Золотарев часто чувствовал себя одиноким.
В армии он много думал о состоянии баянной музыки, большую часть которой он считал односторонней и примитивной. На его взгляд, возможности инструмента, особенно полифонические, оставались
неиспользованными, а содержание музыки было поверхностным. Музыкальным результатом армейского периода стал клавир Концерта № 1 для баяна с симфоническим оркестром.

В письмах Ястребову Золотарёв сообщал о своем намерении переехать в Москву после окончания училища. Это он планировал на 1967-й год. Но так как его демобилизация затянулась до конца 1966-го года из-за войны во Вьетнаме, ему не удалось реализовать эти планы. После возвращения из армии он некоторое время даже собирался уйти из училища, потому что считал, что армия слишком вредно отразилась на его музыкальной подготовке. Но в тот момент родители купили ему высококачественный многотембровый, готово-выборный баян, какой он видел у Казакова, и какого не было больше ни у одного студента в Магадане. Золотарев был в восторге от этого инструмента, много занимался и экспериментировал, и со временем начал сочинять для баяна только такие произведения, для исполнения которых необходим многотембровый, готово-выборный инструмент. Вместе с тем он преодолел однообразные формы аккомпанимента, которые были типичными для баянного репертуара до этого. Его Камерная сюита является одним из самых первых сочинений для готово-выборного баяна в истории баянной музыки. В то время как ситуация для прогрессивных художников в стране снова ухудшалась, Золотарев без препяствий работал над новым музыкальным языком для баяна, так как в Магадане он был далеко от Москвы и Союза композиторов.
Как минимум раз в полгода Золотарёв давал сольный концерт в училище, на котором играл свои произведения. Кроме этого он выступал в разных культурных учреждениях Магадана. Его исполнение захватывало публику, потому что он играл на высоком техническом уровне, к тому же очень эмоционально и музыкально. Что касается динамики, он доходил до границы возможного, но не переходил ее. Публика сразу же чувствовала, что он обращался с этим хорошо знакомым инструментом совершенно по-новому, будто бы он писал для оркестра.

В 1967-м г. училище направило Золотарёва во Владивосток для участия в Дальневосточном конкурсе. Он рискнул играть только свои произведения: части из Детской сюиты № 1 и Концерт № 1 в сопровождении пианистки Эллы Орковой. Члены жюри не поняли его музыку и даже высмеяли ее, но композитор не отчаивался. Также и в Магадане лишь немногие могли понять его передовые сочинения как, например, Партиту, написанную в 1968-м году. Тем не менее, как среди преподавателей, так и среди студентов были музыканты, которые поддерживали его и исполняли его произведения, такие как Поэму для оркестра народных инструментов, Интродукцию и Аллегро для фортепиано или Пять романсов на стихи японского поэта И. Такубоку. Почитатели его таланта находились и среди образованных непрофессионалов а Магадане, а зал на его концертах был всегда полным.

Стихи японских авторов очевидно очень нравились Золотарёву, так как он сам начал писать стихи на такой манер: без рифмы, очень короткие и заставляющие задуматься. Кроме этого он написал более ста стихов на традиционный манер, а также дневники, афоризмы и автобиографию.
Очень интенсивно в эти годы композитор продолжал самообразование. В его привычку вошло заниматься ночью при свечах и в черной одежде, чтобы достичь особенного настроя. Тогда он не только сочинял музыку, но и слушал много пластинок с произведениями западных модернистов и прогрессивных русских композиторов, большинство которых его коллеги-студенты совсем не знали. Золотарёв боготворил музыку и считал своим долгом служить ей. Это приводило к тому, что он стоял особняком среди остальных студентов училища, в общежитии которого он жил после армии. Но был у него среди студентов и близкий друг, Владимир Порфирьевич Большанин, который также учился по классу баяна и остался другом Золотарева до конца жизни композитора.

Единственным учеником Золотарёва по композиции был Александр Петрович Нагаев, который и сегодня живет в Магадане. Ему Золотарёв преподал то, что знал о додекафонии. Соната для баяна Нагаева, которую он написал после смерти Золотарева, посвящена ему. В ней Нагаев хотел описать трагический путь Золотарёва.
Еще одной составной частью жизни Золотарева в Магадане был Клуб творческой интеллигенции, который официально встречался во Дворце культуры, а также неофициально на дому у участников. В него входили писатели, художники и музыканты. Они показывали друг другу свои произведения и обсуждали вопросы искусства, политики и философии. Здесь Золотарев получал поддержку и развивал новые идеи. За Клубом следил КГБ, так как члены Клуба стремились к индивидуальности и не подчинялись советской идеологии. В Клубе курсировали самиздатовские тексты (перепечатанные произведения, которые были запрещены), и Золотарёв тоже читал их, например, тексты А. Солженицына и Б. Пастернака. Только за хранение этих сочинений члены Клуба могли угодить за решетку. Это касалось и стихов политических узников ГУЛАГа, которые собирал Золотарёв и из-за которых ему один раз надо было явиться в КГБ. Клуб приглашал бывших заключенных, которые еще жили в Магадане, на встречи, где они рассказывали о своих судьбах. Все это привело к тому, что Золотарев критически относился к советскому строю.

К выпускному экзамену в училище в июне 1968-го г. Золотарёв готовил такие произведения, как Чакону И. С. Баха/Ф. Бузони, две органные прелюдии Д. Букстехуде, несколько частей из «Картинок с выставки» М. Мусоргского, а также и несколько своих произведений. Уровень и продолжительность его игры ярко выделялись на фоне экзаменов других студентов. Он получил рекомендацию продолжить занятия в консерватории.
Но пока он решил поехать учителем по баяну в поселок бухты Провидения на Чукотке, чтобы там, подальше от суеты, сочинять музыку. Там он работал год с января 1969-го г. и встретил свою будущую жену Ирину, виолончелистку, которая работала директором музыкальной школы. В бухте Провидения Золотарев написал драматическую поэму «Мартин Иден» для альта и струнного оркестра, вдохновленную романом Джека Лондона. С главным героем романа композитор отождествлял себя, и действительно между Иденом и Золотаревым много поразительных параллелей. Кроме этого Золотарев отождествлял себя с Заратустрой Ф. Ницше и Зеленым Генрихом Г. Келлера. То, что композитор был знаком с текстами Ницше, можно считать особенностью в советском окружении, где философа официально осуждали.

В 1969-м г. в Магадане выступал баянист Эдуард Павлович Митченко, и Золотарёв приехал туда, чтобы услышать его и показать ему свои произведения. Митченко был в восторге от музыки Золотарёва, он увидел в ней будущее баянного репертуара. Он взял несколько произведений с собой в Москву и вскоре начал использовать их в своих концертных программах, с которыми он путешествовал по всему Советскому Союзу. Особенно Партита вызвала что-то похожее на революцию в баянном мире после первого исполнения в Москве в октябре 1970-го года. Как и до этого, в Магадане, музыка поделила публику на два лагеря, но никого она не оставляла равнодушным. Особенно отмечались оркестровое мышление композитора и новое начало в баянном репертуаре. Детскую сюиту № 1 и Партиту Митченко вскоре первый записал на пластинку.
В начале 1970-го г. Золотарёв со своей женой Ириной и ее сыном Владиславом переехал в Москву, где он два месяца работал копировщиком в Музфонде. В Москве композитор продолжил работу над новым репертуаром для баяна. О нем он написал статью в журнал «Музыкальная жизнь», опубликованную в № 22 от 1970-го года. В 1974-м г. в № 6 журнала «Советская музыка» была напечатана его рецензия на концерты для баяна с оркестром К. Волкова и А. Рыбникова.
Зимой 1970-го – 1971-го гг. молодая семья вернулась в Магадан, где композитор работал преподавателем теории в училище. Из-за жилищных проблем жена с ребенком должна была вскоре покинуть город и вернуться в Москву. Незадолго до рождения сына Генриха, в начале 1971-го года Золотарев последовал за ними.

В апреле 1971-го г. композитор был последний раз в Магадане и закончил там Сонату № 2, которую заказал баянист Фридрих Робертович Липс, с которым Золотарёв познакомился в Москве. Композитор очень мало спал и ел, чтобы как можно больше писать музыку. Он даже начал бичевать себя, чтобы как можно меньше спать. В течение последних четырех лет жизни он снова и снова желал возвратиться к природе Дальнего Востока, ночи которой были такие ясные и которая могла сильно вдохновлять его.

Дружба Золотарёва с Липсом способствовала появлению на свет ряда произведений, которые обогатили баянную литературу. В первую очередь здесь следует назвать Сонату № 3, которую Золотарев написал в 1971-м г., и которая является одной из вершин баянного репертуара. Она привела к тому, что такие профессиональные композиторы, как София Губайдулина и Эдисон Денисов, начали писать произведения для баяна.
Осенью 1971-го г. Золотарев был принят на композиторский факультет Московской консерватории. В течение учебы в ней композитор написал Триптих для камерного оркестра и Диптих для 13-и исполнителей, которые были исполнены в консерватории. Он всегда долго работал над произведениями умственно, причем параллельно над несколькими, чтобы потом за короткое время записать их. Помимо учебы он как всегда продолжал заниматься самообразованием. При этом много партитур и записей он получал от Э. Денисова, к которому также ходил на консультации со своими произведениями. За годы проживания в Москве Золотарев несколько раз брал уроки у Д. Шостаковича и консультировался у Р. Щедрина и К. Волкова.

Профессором Золотарёва в консерватории был Т. Н. Хренников, который несколько десятилетий возглавлял Союз композиторов. В его классе Золотарев не мог найти того, что искал; его двенадцатитоновая манера письма, которую он развивал в последние годы жизни, а также звуковые эксперименты с препарированным фортепиано вызывали непонимание. Между ним и Хренниковым возникали конфликты. В окружении молодых студентов Золотарёв все больше и больше понимал, что слишком поздно начал профессионально заниматься композицией. Ко всему этому прибавлялось то, что почти половина преподаваемых предметов не имели отношения к музыке: это были общеобразовательные или идеологические предметы, на которые уходило ценное время. И уже весной 1972-го г. Золотарев, разочарованный, ушел из консерватории. При этом он прекрасно понимал, что этим шагом неимоверно затруднял себе путь в Союз композиторов, но не видел смысла в продолжении учебы.

Членство в Союзе композиторов было предпосылкой существования для композитора в Советском Союзе. Этот Союз продвигал решения Партии, которые противоречили художественной концепции Золотарева. Конфликты Золотарева с Хренниковым, наверное, затрудняли процесс принятия его в члены Союза, которое и без того было проблематичным, так как у Золотарева не было композиторского диплома и он не был партийным. Тем не менее он решился подать заявление в Союз в 1972-м г., однако, оно было отклонено. В первые месяцы 1975-го г. снова рассматривался вопрос о его членстве; Ф. Липс играл перед комиссией Сонату № 3. Она была высоко оценена присутствующими композиторами, такими как С. Губайдулина, В. Артемов и Г. Фрид. Они высказались за то, чтобы поддержать композитора. Но решение вопроса о его членстве прервала смерть.

Из-за чрезвычайно оживленной музыкальной жизни Москвы приехавшему из провинции композитору было сложно получить здесь признание. А Золотарёв осложнял для себя это еще и тем, что хотел иметь его как можно быстрее. С другой стороны, здесь у него было несравненно больше возможностей услышать передовых композиторов и исполнителей, что, несомненно, сказалось на его музыке. В Москве он больше не выступал как исполнитель, а всецело отдавался композиции и пропаганде баяна среди профессиональных композиторов.

Одна черта Золотарёва, которая в последние годы проявлялась все яснее, была его религиозность, которая, однако, не была прикована к какому-либо ритуалу. Это было скорее чувство привязанности к истории Древней Руси и ее святым. Золотарев ходил в походы к древним монастырям, которые находились в отдаленных регионах на Севере России. Эту религиозность он воплотил в произведении «Ферапонтов монастырь», а еще в последние годы жизни собирался написать шесть опер о древнерусских иконописцах и философах.

Хотя Москва в последние годы жизни и являлась его местом проживания, часто он просто бежал из нее или жил у знакомых, а не с семьей. Он уезжал к родителям, которые жили теперь на Украине, в Дом творчества в Иваново или на дачи знакомых под Москвой. Таким образом он старался найти покой для того, чтобы писать музыку. Потому что с женой они часто ссорились, так как в последние годы жизни Золотарёв не работал, и она должна была одна содержать семью. Из-за этого у него были угрызения совести, но он ничего не менял или не мог поменять, потому что сочинение музыки стояло у него выше всего. Он зарабатывал редко: когда печатали или записывали его произведения, или когда ему удавалось продать произведение в Министерство культуры. А когда у него появлялись деньги, он не мог беречь их, и часто покупал пластинки. Также у композитора с женой были ссоры из-за его недовольства советским строем. Все больше и больше он чувствовал себя одиноким, все чаще он впадал в депрессии и не находил себе покоя. Спасения от этого он ожидал от смерти.

За последние годы жизни композитор написал, помимо других произведений, Концертную симфонию № 2 для электронного баяна и симфонического оркестра под названием «Currikulum vitae», в которой слышны его одиночество и склонность к самоубийству, а также ораторию «Ex libris» для огромного состава (5 солистов, чтецов, хора мальчиков, женского хора, двух мужских хоров и симфонического оркестра), «Вечернюю кантату» и 24 медитации, исполнение которых возможно на различных инструментах. В 1973-м г. он экспериментировал с четвертьтонами. Он постоянно находился под своим собственным давлением, так как хотел невероятно много сделать. Он жертвовал собой ради музыки. Из-за этого он был совершенно переутомлен.
К тому же тяжелым ударом судьбы было то, что жена продала его баян и уничтожила много манускриптов летом 1974-го г., когда Золотарев не жил дома. Несмотря на это, он старался продолжать работать, но депрессии случались все чаще, а разрыв между тем, что он хотел написать, и тем, что ему удавалось, становился все больше.

В московских дневниках Золотарёв исходит из того, что родился в 1942-м г., и что в 1975-м г. ему суждено было достигнуть возраста Христа. Этот возраст был для него особенным, чем-то вроде границы, до которой надо было успеть сделать что-то важное. Еще в Магадане он говорил другим студентам, что умрет в 33 года. Последнюю зиму своей жизни он провел на даче Вячеслава Анатольевича Галкина в Подмосковье. Он был очень уставшим и поэтому с трудом сочинял.

Когда весной он вернулся в Москву, снова случилась ссора с женой. Она на короткое время вышла на улицу с Генрихом, а в это время Золотарев покончил с собой. При этом сыграло роль то, что он был предрасположен к самоубийству, – он не первый раз пытался покончить с собой, – а также он был хрупким, как многие художники, и очень уставшим от чрезмерных требований к самому себе. В это время Ф. Липс впервые за пределами Советского Союза исполнял в Клингентале Сонату № 3, которая произвела глубокое впечатление на слушателей.

Инна Клаузе

Свежие статьи

Добро пожаловать!

Войдите в свой аккаунт

Создать новый аккаунт!

Заполните поля ниже

Восстановите пароль

Введите логин или email для сброса пароля